Из размышлений Стаса (глава вторая)
Иногда хочется взять и привязаться к какой-нибудь, хотя бы и к этой вот рыжей, но из этого выходит мало хорошего. По заказу ведь не бывает: с будущей среды мы в друг друга, вот так, по уши влюблены.
Жизнь иногда казалась ему лугом, залитым ледяной мартовской водой. Вроде бы и красиво, солнце там, небо, а безразличное всё, само по себе. Чужое. Жив ты или нет, этой красоте плевать.
Когда тот уже начал падать на него, как стоял, в рост, Гарик заделал ему в пах. Дядька сложился пополам и гулко долбанулся о землю. Девчонки подвывали рядышком, раскрывая рты. Стас подобрал заточку. Не нож, конечно, но завалить такой можно запросто.
Чужой дом. Никак не привыкнуть (глава третья)
Но теперь эта девочка разглядывала чистые, выглаженные, и даже новые, но чужие вещи, как будто разглядывала его, Стаса, жизнь. И не все в этой жизни выходило хорошее, такое, чтоб можно было другим показать.
Объяснения самому себе (глава четвертая)
Иногда любовь прикидывалась магазином, иногда — войной. Редко выскакивало небольшое острое счастье. Выскочит и потеряется. Чаще стыд, похмелье, продажи, скука, страх. Много всякого.
Когда-нибудь выдумают такое средство, чтоб принял его и — р-раз снова прилюбиться. Или наоборот, разбежаться. И чтоб потом не было больно.
Страуха Ерина (глава пятая)
Бабка замолчала, пожевала губами и очки съехали у нее на кончик носа сами собой. Бабка приоткрыла рот и уставилась на деньги, которые Катя раскладывала перед ней на столе. Кот тоже всем этим страшно заинтересовался, встал на табурет и выставил морду над столешницей, как будто собирался помочь Кате считать.
На терраске (глава восьмая)
И серенький Хорек сунул руку в сумку и вытащил оттуда длинный штырь. Катя пригляделась, в руках у Хорька оказался напильник, сточенный в гранёное стальное жало. «Такой штуки черти боятся. Как дашь… Боятся, да!», — тихонько сказал он, поглаживая заточку.
Дальше Стас ничего подумать не успел, потому что Хорёк скривился, лобик его пошел морщинами, а рот так и остался открытым, торчали мелкие желтоватые зубы — и пошел на Стаса, выставив вперед жало заточки. Стас машинально двинулся назад. Где-то сзади, может, на крыльце, раздался треск, деревянный, оглушительный, какой бывает, если два мужика сходу хотят высадить старую, но стойкую еще дверь. Вот этот треск, пожалуй, и спас Стаса.
Разговор в квартире 227 (глава тринадцатая)
Ксана закрыла ладонью рот, отступила в комнату. И встала на фоне открытого окна. Там, за окном, шумел большой двор, кто-то бил по мячу и хлопала сетка за воротами. Там, на улице, были смирные дела. Не то, что тут, в комнате.
Абрикосовый закат (глава четырнадцатая)
К ним заглянула Яська, принаряженная, с модно подстриженными кудряшками, в новеньких туфельках. Стас вдруг заметил, что у Гарика дёрнулась щека. Коротко так, как бывает, если люди сильно волнуются. Катя оглянулась на Яську и губы у неё запрыгали. Яська кивнула Але: чего, мол, вы тут придумали.